Страсти ХХ века: Картина ее жизни

Вдова живописца Федота Сычкова держала в страхе всю республику. Ее боялись и за глаза называли сатанинской женщиной. Как зеницу ока она берегла бесценные творения своего мужа. И в юности, и в старости несравненная жена знаменитого художника безраздельно властвовала над деньгами, сердцами и шедеврами русской живописи

Великая шантажистка

Войдя в преклонный возраст, Лидия Васильевна совершенно измучила соседей капризами, а друзей нелепыми сценами. Сначала никто не мог и представить, как много внимания и почестей потребуется вдруг маленькой 90-летней и, казалось бы, безобидной женщине! Никто не смог опомниться, как быстро все оказались в ее железном кулачке. Солидные мужчины из правительства и отъявленные стервы из министерств были в одинаковом положении ее рабов.
Известие о смерти Лидии Васильевны восприняли с плохо скрываемым облегчением. Сдохла, стерва! Люди толпились, разглядывая убранство квартиры, о которой ходило столько рассказов по Саранску. Шепот перемежался разными восклицаниями, которые нарушил грубый голос. Может, это пришли пьяные грузчики из соседнего продовольственного магазина, которых иногда приглашали помочь в таких случаях? А может, в час кончины музы художника ожили картины с крестьянами? Но нет. Волосы встали дыбом под платками. Этот грубый голос мог принадлежать только одной женщине во всем мире.

— Ну что, красивая я буду лежать в гробу?

Уж лучше бы ожили картины, все не так страшно было бы. Там хотя бы улыбки и радость на краснощеких лицах. Это покойница, подняв руку и обозвав пришедших ее соборовать червями, объявила устроенный спектакль репетицией своих похорон и обвинила всех в желании видеть ее мертвой и захватить картины. Да, этот грубый рев принадлежал ей. «Не получите, увезу!» — кричала она. Итак, все возвращалось на круги своя: сцены, упреки, угрозы... Жива! Как она их провела! И это было не в первый раз! После этого случая Лидия Васильевна еще часто притворялась мертвой. За такие розыгрыши ее не любили, считали жестокой. Но никто не мог сказать слова упрека или недовольства. Боялись. Между тем «покойница» натянула на голову вязаную белую шапочку, присланную ей из Америки, и потребовала похоронить себя обязательно в ней. Этот головной убор ей очень шел. В молодости Лидия Васильевна считалась красавицей, ее образ постоянно присутствовал на картинах мужа, поэтому она заботилась о том, как будет выглядеть в гробу. Зрители покинули квартиру, на улице разошлись в разные стороны. И у всех в голове вертелся один вопрос: как же он с ней жил? Все увиденное не вязалось с милым образом на ее портретах. Понятно, куда девалась нежность кожи, куда пропала доброта в глазах — молодость ушла. Остался только жесткий характер, который скрывался за ангельским ликом. Правда, никто никогда и не приписывал Сычкову глубокого психологического проникновения в характер своих героев, отмечая только его талант колориста...

На следующий день вдова попросила соседку сходить за хлебом, та принесла, а Лидия Васильевна как кинет ей в лицо: «Чтоб я такие булки ела? Нищие несчастные!» Она обращалась с соседями, как с собственной прислугой, бранила, наказывала и не скрывала своего дворянского происхождения. Но и это было не все. Вечером гнев вылился на другую соседку по подъезду. Та шла с огорода с сумками наперевес. Скромность в привилегиях тогда была в почете. В этом доме жили высшие руководители республики из обкома и правительства. Лидия Васильевна брала учительский тон. Слова эти она употребляла часто. Мысли ее были выношенные. Для соседских женщин они были ядом.

— Разве ты жена начальника! Прачка! Рабыня! Сумки с огорода таскаешь! Я, бывало, на троечке с колокольчиком, а у меня муж-то совсем не начальник.
И так весь день. По ее заявке к подъезду подавали машину, на которой она ехала в банк класть деньги от проданных картин и проверять хранящиеся там драгоценности. Потом прогулка по магазинам, возвращение домой. Дома она выносила шоферу стакан водки. Именно водкой, по мнению Лидии Васильевны, полагалось угощать обслуживающий персонал. Коньяк она держала для гостей высокого ранга, среди которых на первом месте числились художники. В этот раз машина опоздала на пять минут, и вдова потребовала немедленно соединить ее по телефону с председателем правительства республики. Тот долго успокаивал, просил не уезжать за границу, не увозить полотна Сычкова. Она плакала, хныкала. Несчастнее и благороднее нее нет женщины на свете. После своей смерти коллекцию картин она собиралась передать республике. Угрозы уехать были ее коронным номером. Она шантажировала правительство по каждому поводу. И потому для этой стервозной дамочки старались сделать все, чтобы она угомонилась. С ней боялись связываться. Начальника гаража наказывали, не угодившего врача увольняли, уступки следовали одна за другой. А пока жизнь вдовы Сычкова после ее мнимой смерти входила в обычное русло. От нее можно было ожидать новых сюрпризов... Какие же будут на это раз?

Она вдруг решила устроить у себя праздничный ужин для первого и второго секретарей Мордовского обкома Осипова и Шорохова, которые жили с ней в одном доме на Пролетарской. Такие праздничные ужины она устраивала для художников, которых щедро поила пятизвездочным коньяком. Жены тогдашних первых людей республики взялись помогать одинокой вдове, купили на рынке мясо, фрукты, наготовили, напекли. Тут обязательно была парная телятина и шампанское. Лидия Васильевна пальчиком командовала сервировкой. Серебряные и золотые приборы были расставлены, шторы опущены, люстры зажжены. Гости с дамами сидели за столом. Все внимание хозяйки обращено на руководителя республики Осипова. Красивый мужчина с внешностью аристократа нравился вдове художника — и манерами, и лицом, и самой высокой должностью в республике. И вдруг она обратилась к присутствующим женщинам: «Вы нам больше не нужны». Для нее это было обычным делом. Вдова очень любила общество мужчин. И жены главных людей подчинились ее власти, встали из-за стола, который сами накрывали, и ушли. Ужин продолжался. 90-летняя женщина, похожая на мумию, пила шампанское, часто вставала и кричала: «Ура! За мужчин! За любовь!» Из всего этого явствует, что вдова и не думала умирать ни в прошлый раз, ни в ближайшем будущем, а просто развлекалась, наслаждаясь жизнью, деньгами и чужими мужчинами.

сокровища и тайны квартиры №...

В эту двухкомнатную квартиру с окнами во двор она переехала после смерти мужа, оставив деревянный дом (сейчас он сожжен и на его месте находится автостоянка) на Пензенской улице возле моста. А туда они переехали из Кочелаева, где прожили с мужем почти полвека. Удивлял почет, который оказали ей в Саранске. За что? Почему? Из Кочелаева к ней приезжала бывшая прислуга, которая по деревенской простоте просилась переночевать. «Я вас не звала», — отвечала она через дверь. Сама Лидия Васильевна дома ничего не делала, и ее квартира напоминала конюшню. А угодить вдове могли редкие люди. Убирать свою квартиру она пускала только Татьяну Ивенину, чьи честность и порядочность были проверены десятилетиями службы в семьях руководителей республики. Уборщице помогала дочь. По квартире вдовы они шли по узкой тропочке между составленными на полу знаменитыми сычковскими картинами, оплатить стоимость самой маленькой из которых не хватило бы их десятилетней зарплаты. А картин у вдовы были сотни и сотни...
Дочь Ивениной работала медсестрой. Богатая вдова поручала девушке распаривать свои ноги и состригать отросшие ногти. Своим рукам она эту операцию не доверяла. Каждый раз вдова повторяла девичьим ушам одну и ту же историю семейной трагедии. В такие минуты старуха была благодушна и трогательна. Ее мама, обстригая ногти, занесла инфекцию и умерла от гангрены. Лидия Васильевна так боялась повторить ее судьбу! Стопы у вдовы были на удивление большие и не соответствовали маленькому росту. В свои 90 лет женщина по этому поводу переживала не меньше, чем в юности. А по поводу отсутствия у нее детей вообще ни разу не выразила сожаления и брезговала общаться с беременными. За педикюр вдова давала дочери уборщицы пять рублей и обещала подарить работу знаменитого мужа. Она часто показывала Ивениным картины и рассказывала о них.

Картин было действительно очень много, как дров. Невозможно пройти, чтобы не задеть юбкой об угол рамы, да еще была отдельная комната, превращенная в склад. Той соседке, в которую она бросила хлеб, в качестве извинения за свой гнев тоже обещала картину. Но гости знали: вдове было легче позволить отрубить себе палец, чем расстаться с творением Сычкова. И даже если Лидия Васильевна дарила какое-то произведение, то от подарка, наверное, следовало отказаться: в любой момент она могла со скандалом потребовать картину назад.

она отказала Леониду Брежневу

И это знал не только Саранск, но и вся страна. Она отказалась отдать картину даже в подарок для Брежнева. Министру внутренних дел СССР Щелокову во время визита в Саранск очень понравились полотна Сычкова. В музее сослались на вдову, и он отправился на улицу Пролетарскую. Подробности этого визита вогнали в краску все руководство республики.

Кортеж машин заполнил несколько улиц. Огромная свита министра не верила своим ушам. Вдова отказывалась угодить Щелокову. «Я не дарю картин!» — заявила она. Щелоков говорил, что он на одной площадке с Брежневым живет, что подарит ему, что генсеку картина понравится. Лидия Васильевна показала свой нрав:

— Я не боюсь ни вас, ни Брежнева. Работу не дам. Деньги заплатите — тогда берите.

Они потом еще два раза приезжали за тем же ответом. Впервые Щелоков был унижен категорическим отказом, но сделать со старухой ничего не мог. Мордовские руководители разводили руками. Такая вот своенравная стерва! Сами страдаем. Тогда начальники районных отделений милиции Мордовии со своих подчиненных собрали деньги — больше трех тысяч — и отдали вдове за картину.

Денег за картины было столько, что она прятала их в книги, журналы, а потом забывала, считала их украденными и подозревала гостей. Если несколько дней Лидия Васильевна ни с кем не здоровалась, то, значит, подслеповатые глаза недосчитались денег при очередной ревизии... Но, поскольку денег было много, она постепенно успокаивалась. Золотыми монетами были выложены ящики комодов. Драгоценные бумажные свертки, когда она уезжала в Москву или куда-то на отдых, приносила соседям, которым доверяла. Пачки с купюрами были перевязаны ниточками, веревочками, везде, в каждом уголочке, были вставлены бумажки на контроль, чтобы знать, брали или нет... Все эти старушечьи уловки вызывали грусть и смех... Одних сберегательных книжек было четыре десятка. Она намекала о вкладах в заграничных банках и больших долгах, которые ей должны вернуть родственники из Франции. Все это были деньги, вырученные за картины Сычкова. За ней окончательно утвердилась слава жадной и злобной старухи.

К этому времени ее обещаниям мало верили. Боялись, что всплывет завещание, по которому все картины достанутся ее племяннице в Москву или уйдут, как лучшие работы Сычкова, за границу. Ненависть вдовы к советской власти была известна. А ее слова о безвозмездном даре республике казались всего лишь словами. Она не доверяла никому. Ее любимец — руководитель республики Георгий Осипов — жестоко обидел вдову. Он лично взял из музея картину Сычкова и подарил городу Горькому на юбилей. Лидия Васильевна своему бывшему гостю этого не простила и произнесла вечную угрозу:

— Я умру — все растащат. Уезжаю!

она скрыла от мужа правду

Чтобы оставаться в центре внимания, вдова постоянно приоткрывала новые страницы из совместной жизни с большим художником. Близким подругам показала письмо племянницы Сычкова, о которой никто и не подозревал: в нем девушка сообщала о гибели матери в блокадном Ленинграде. Лидия Васильевна скрыла от мужа это послание. Дело в том, что она лично просматривала всю корреспонденцию и решала, что читать Сычкову, а что — нет. «Просто не хотела портить мужу настроение. Он пишет картины светлые, радостные, такое сообщение ему повредит!» — сказала она. Все эти годы Сычков считал свою сестру пропавшей без вести и не знал, что у него есть племянница — потенциальная наследница картин и конкурентка жены. И никто не упрекнул вдову за сокрытие письма. Всем было выгодно видеть ее единственной наследницей картин Сычкова.
Лидия Васильевна часто хотела рассказать о своих интимных делах, но кому? Всем было неприятно слушать, как она не любила Сычкова. Но иногда вдова находила такую жертву и пичкала ее рассказами о юности.
В Верхнем Волочке под Петербургом была дача для художников, и Лида с сестрами бегали туда знакомиться с мужчинами. В первую очередь она (поскольку была из купеческой разоренной семьи и хотела найти достойного и обеспеченного супруга) спросила Сычкова: «Сколько ты получаешь?» Услышав в ответе слово «золото», она подумала о хорошей зарплате. Потом часто признавалась, что ей понравились его зубы, чистый рот. Вышла замуж. Все это вдова рассказывала четко и ясно. Ее речь не отличалась интеллектом, но в ней присутствовал здравый смысл. В Петербурге за молодою женой ухаживали многие, и вдова тоже любила об этом вспоминать. Она хотела уйти от Сычкова, но мысли о его несчастном будущем останавливали ее. Потом Лида все-таки сбежала с каким-то писателем. Сычков рисовал портрет царского министра, тот спросил: «Сколько я тебе должен?» «Ничего, найдите мне жену!» Министр подключил своих агентов, беглянку нашли. Сычков сказал ей: «Лидочка, если ты не вернешься, я тебя убью револьвером». Эту сцену вдова часто повторяла со смехом и, не стесняясь, передавала подробности. Этим рассказам можно было не верить, но очевидно одно: он работал — она хозяйничала. Она ценила его творчество, те возможности, которые давало положение большого художника. Ей нравились его порядочность, трудолюбие. И всякий раз, заканчивая с кем-то беседу, вдова требовала помочь привезти ей портрет того священника из Кочелаева, словно это было самое ценное полотно ее мужа.

вынос картин напоминал ограбление

Ей стала изменять память: она продолжала спрашивать своих редких гостей про какого-то писателя, который создал очень много романов. Ей перечисляли имена. Она морщилась и говорила, что нет, не русский, она имеет в виду зарубежного писателя. Начинали вспоминать французских, английских. Она махала рукой и бормотала: «Ну ладно об этом, потом». И забывала. А затем, когда оставалась одна в квартире, полной картин и денег, снова возвращалась к вопросу: как же звали этого писателя? Она ходила по комнатам между картинами, причем лучшие задвигала вглубь. И ругалась: когда же ей привезут тот портрет? Затем она стучала в стену условным сигналом, прибегала соседка, думая, что вдове плохо. Ее встречал злой окрик: как же звали того писателя? Соседка не понимала, о чем речь. Старуха бранила ее за необразованность. Вдова считала себя живущей среди некультурных людей, которым несет большое искусство. А через полчаса стук повторялся. «Как же звали его? Он много романов написал!» И только услышав за стеной плеск воды, соседи успокаивались. После ванны, которую 91-летняя вдова принимала два раза в день, обычно наступал долгий период спокойствия. Вечером она звонила по телефону Гориной и требовала прийти и забрать две подаренные картины. «Как я понесу картины Сычкова через весь город?! Все будут за ними толпою идти по пятам!» — отказывалась Горина. Вдова ругалась. «А-а, ты моей смерти ждешь!» — кричала она и бросала трубку и снова донимала соседку вопросом о писателе.

Среди соседей по подъезду, которые помогали одинокой вдове, был Юра Булдаков. Он окончил университет, поступил в аспирантуру и вдруг трагически погиб на дачном участке. Юра схватился рукой за проволочную ограду, которая оказался под напряжением. Лидия Васильевна узнала об этом от соседских девочек, которые поднимались по лестнице со свежими венками для завтрашних похорон. Этот Юра тоже помогал ей: ходил за хлебом и молоком. Старуха стояла на лестничной клетке и долго выражала свое сожаление. А потом попросила поздравить ее с приятным событием: из Кочелаева все-таки привезли ту самую картину со священником в ризе, которую она так долго требовала вернуть. Но всем было не до картины в тот печальный вечер. Тогда вдова засунула портрет священника среди множества других портретов, в которых он тут же затерялся, и уснула спокойно. Картина Сычкова не ушла в чужие руки.

А на следующий день соседка долго звонила в дверь вдовы. Безрезультатно. Тогда женщина открыла квартиру запасным ключом и поняла: вдова не вставала со вчерашнего вечера. Такое уже бывало с нею.

Вызванные врачи первым делом попросили соседку выйти. Она повиновалась, но, услышав во дворе шум, выглянула в окно и обомлела. Большой армейский грузовик «Урал» с тентованным кузовом загружали солдаты. Что такого могло быть в их доме на Пролетарской? В солдатских руках мелькали знакомые рамы. Это срочно выносились из квартиры Сычковой картины и вещи. Быстрота, с которой все происходило, была поразительна и больше походила на ограбление. Казалось, все ждали этого момента. И только тут соседка поняла, что больше никогда не увидит Лидию Васильевну. Ее нет! А солдаты грузили и грузили ящики, мешки. Никто не мог остановить этих солдат. Когда соседку пригласили войти в квартиру, она не узнала пустых стен; не было там и тела вдовы. Все испарилось без следа. На лестничной площадке выставили милицейский пост. Квартиру опечатали уже пустую: опасались, что кто-нибудь вдруг обнаружит завещание о передаче картин Сычкова в чужие руки. Из морга вдову домой не привозили, даже для прощания. Гроб выставили в Доме творчества. Поразительная энергия, которая делала ее старческое лицо молодым, оставила ее; она сморщилась и выглядела в соответствии со своим возрастом. В обычной старухе, умершей от старости, не узнавали властную Лидию Васильевну. Прибывшая из Москвы племянница Вера Михайловна отказалась от притязания на картины, сославшись на устное завещание вдовы все отдать республике. Но даже мертвой никто уже не верил, зная скупость и неприязнь вдовы к советской власти. А потому хоронили ее быстро, соединив с мужем на первом кладбище. Долго решали, кому отдать квартиру. Ее просили разные партийные работники. И когда наконец распределили, новые хозяева застали полный разгром — как будто не одна пара рук искала в стенах клады или письменное завещание. Как только собрание картин захватили, вдова Сычкова стала не нужна.

О ней забыли. Долгое время на ее могиле не было надгробной плиты. Обычный земляной холмик превращался в пустое место. И все говорили, что вот эта была самая богатая женщина Саранска, жена художника Сычкова, а на кладбище она лежит голой...

Евгений Резепов

Источник: Столица С