Призрачно все. Новый «Фантом оперы»

Такое уж на дворе новогодне-рождественское время, так уж складываются длинные, всеобщие каникулы, что ни о чем кроме сказок и говорить не хочется. В самом деле, не о повышении же цен на вывоз мусора, ни о ликвидации бесплатного проезда для милиционеров или пенсионеров размышлять? Лучше — о детях

Президент России на елке в Кремле сказал, что длинные каникулы — это еще и возможность детям немножко повоспитывать родителей. Кстати, очень интересная мысль. Родители как воспитатели, видать, безнадежны. Так не заняться ли юными, в том числе, и государству? Кстати, и опыт такой у нас есть.

Традиция проведения специальных новогодних елок — для детей, но без родителей, также как традиция организации отдельного — от взрослых — лагерного отдыха для малолетних, также как традиция политизации детских организаций понятно, откуда идет. В условиях всеобщего, инерционного атеизма , сочетающегося с кое-где и едва просыпающейся для миссионерства православной церковью или прочими деятелями малочисленных на российских просторах конфессий , только и остается озабоченному окружающим аморализмом и своей сомнительной идейной прочностью государству как взывать к патриотизму, героическим примерам прошлого и культурной традиции.

Это все к тому, что в новогодние дни вместе с несколькими молодыми людьми оказался я на почти премьере американского, голливудского мюзикла "Призрак оперы" ( The Phantom of the Opera ) — экранизации знаменитого произведения Эндрю Ллойд Уэббера ( Anrew Lloyd Webber ), основанного на одноименном романе Гастона Леру ( Gaston Leroux. "Le Fantôme de l'Opéra" ). Не отдельно, а вместе — с детьми.

Размах и красота кинодейства, очарование главной героини в исполнении Эмми Россум ( Emmi Rossum ) оказали такое сильное влияние на юных девушек, что на следующий день они вновь побежали смотреть "Призрака" и боюсь, что побегут еще и еще...

Понятно, что притягательностью истории о новой Золушке, о злобном порождении подземного царства, о перерождении Злодея, этой новая версии то ли "Аленького цветочка" , то ли "Красавицы и чудовища" вовсе не исчерпываются ее достоинства. Уж конечно, девушки бегут смотреть "Призрака" не потому, что надеются — как детишки, когда-то пересматривавшие многократно "Чапаева" - что финал чудесным образом изменится, а чудище не погибнет.

Дело, наверное, и не в сказочной реалистичности закулисной, театральной жизни, о которой "Правда.Ру" писала совсем недавно, в рецензии на киноверсию "Театра" Сомерсета Моэма . Смешно было бы надеяться, что все эти сюжетные бессмыслицы бульварного детективщика с уродом-цыганенком, спрятанным в глубинах театра и чудесным образом превратившегося в композитора-самоучку да еще и в великого педагога по вокалу — для новой, восходящей "звездочки", вся эта несусветица с внезапно объявившимся другом детства, конечно же, виконтом и женихом "звездочки", конкурентом призрака... Смешно считать это полноценной драматургией. Но ведь как захватывает воображение музыка, голоса, превращение черно-белое изображения зала в цветное, сметаемая невидимым ветром паутина с кресел, зажигающиеся огни в ложах, поднимающийся занавес времени...

При поэтическом размахе и музыкальной точности фильм Джоэла Шумахера ( Joel Schumacher ) оставляет незыблемыми прагматические, вполне американские основания сказки. Вот альтернатива, предлагаемая призраком героине: сцена, музыка, его — призрака — подземная любовь или любовь земная, но жизнь без театра, без музыки, без сцены, быть может, более счастливая, но совершенно другая.

Чудны театральные глубины, но подземные декорации, все эти свечи, призрак невесты, диваны и занавесы оказываются муляжами, бутафорией, манекенами, игрушками. В их избыточной фальши нет даже откровенной наивности театральной машинерии, присущей верхней, настоящей сцене, служащей публике, а не амбициям творца-автора. Сопротивляясь реальности, машинерия Призрака превращается в ловушки для живых, инструментом убийства, борьбы с жизнью. На наших глазах авторы доводят эволюцию образного ряда до абсурдного тупика: театр до фальшивой театральщины, талант самопожертвования — до амбиций само- и взаимопожирания, самоуничтожения.

Автор первоисточника, романа "Фантом оперы" Гастон Леру писал: "Если бы у Эрика (Фантома) было нормальное лицо, он мог бы стать одним из самых замечательных и известных представителей рода человеческого. Его сердце могло бы вместить империю целого мира, а в результате ему пришлось довольствоваться каким-то подвалом" .

Трансформированный Уэббером и Шумахером Призрак сначала защищает, а потом уже и борется, скорее, с внутренним, чем с наружным своим уродством и погибает, когда это уродство побеждает.

Как актуален, казалось бы, этот Призрак - почти апостол постмодернизма , уродец под белой маской. И ведь он добился своего: театр рухнул, театр в развалинах, на аукционе распродают остатки былой роскоши — обломки наружной, театральной и подпольной, подтеатральной реальности. Спаслись герои, но погибла сцена. Картины театрального пепелища обрамляют фильм. Но что же так притягивает не нас, а их, юных - только ли правда и порыв, красота, мелодия несказанная, невыразимая в произнесенных или спетых монологах? К каким из призраков они тянутся? Алексей Токарев

Куратор Дарья Митина
Дарья Митина — историк, государственный деятель, внештатный корреспондент и ведущая эфиров Правды.Ру *