Страшный рок над театром Европы

Театр Европы, более известный как Додинский театр, или Малый драматический театр Санкт-Петербурга переживает очередной кризис. Обошлось пока что без смерти. Ведущая актриса театра Татьяна Шестакова, жена Льва Додина в Париже в конце декабря прошлого года выбросилась из окна. Она выжила, отделавшись переломами рук и ног.

Сам режиссер уже несколько месяцев находился в депрессии, не появлялся в театральном институте на своем курсе, приостановил репетиции "Мастера и Маргариты".

У Татьяны Шестаковой, по словам сотрудников театра, в последнее время был творческий кризис, поскольку с главных ролей ее перевели на возрастные.

О Додинском театре мрачные легенды ходят давно. Наиболее сильный шок у поклонников театра был после самоубийства известного артиста Владимира Осипчука, которое последовало несколько лет назад.

Это был затяжной творческий кризис актера, возможность жить без театра, столкнувшаяся с невозможностью жить дальше в нем. Впрочем, точных причин не знает никто. Да это и неважно.

Смерть Осипчука закрепила за театром мрачную славу Дома, откуда уйти невозможно.

Для актера стать учеником Додина было равно тому, чтобы вступить в добровольное рабство, отдать за успех душу. Они все становились у Додина крупными звездами — не на час, на всю жизнь. Но за это надо было отречься от себя, сложив жизнь к ногам Мастера. Таков его творческий метод и тут ничего не поделать.

У многих в последний момент сработал инстинкт самосохранения, как у Максима Леонидова — он почувствовал, что надо бежать...

"- Максим, вы ведь в свое время закончили в Ленинграде Театральный институт. Среди ваших учителей был Лев Додин, который считается сегодня одним из лучших театральных режиссеров. У вас не возникало желания поработать в одной команде со своим знаменитым учителем?

- Было такое. Когда я ушел из группы "Секрет" и не собирался еще уезжать в Израиль, у меня состоялся серьезный разговор со Львом Абрамовичем. Мы даже решили, что я, наверное, приду работать в его театр. Но потом я испугался и испугался совершенно закономерно. Потому что, учась у Льва Додина, я прекрасно понимал, что такое его театр. Это абсолютное стопроцентное в театре и больше нигде. Это нужно отдать всего себя не только театру, но и непосредственно Льву Абрамовичу. Дело в том, что это особая режиссура, особые театральные отношения. В общем, это не для меня. Я довольно свободолюбивый парень и мне тяжело так безоговорочно отдавать себя в руки пусть даже и любимого учителя."

Но многие выбирали иной путь, и Осипчук был из них.

Додинский театр выковыривает из зрителя далеко спрятанные переживания, взывает к атавизмам сознания, будит рефлексы на уровне симпатической нервной системы. Но это дается актерам ценой собственной колоссальной работы, ценой жизни в иной системе координат. Ценой отказа от дневного света — в театральном зале, как известно, нет окон, а почти все время они проводят там.

О системе координат — в мире Додинского театра — свой язык и свои персонажи. О Додине уже написано как о Мастере, создавшем театральную школу и метод. О жертвах метода пока не написано, вероятно, потому, что они — добровольные и — во имя искусства. В переводе с театрального это значит — святые.

"Додин не употребляет слово "замысел", тем более его сниженные варианты вроде пресловутой "задумки". Его заменяет странное на посторонний слух существительное сговор и производные от него глаголы сговориться, сговариваться. Эти осторожные слова означают уровень взаимопонимания, достигнутый участниками работы, в противовес единоличной, персональной идее режиссера, выходящего к остальным участникам репетиционного процесса с замыслом.

Слово "репетиция" употребляется в разговорах с администрацией, художественно-постановочной частью, на пресс-конференциях и т.п. Артистам же и участникам известно слово проба, в общем, соответствующее немецкому "die Probe" (проба, опыт, испытание, образец, репетиция). Французское "la repetition" (повторение, репетиция) в корне противоречит творческой философии Додина, это будет ясно позднее. Нет места в лексике Додина и "прогону" - одному из самых распространенных словечек театрального арго. Если в процессе постановки спектакля пьеса или какая-либо ее крупная часть играется без остановок — это называется сквозная проба. Слово проба означает также и "этюд" - репетиционное сочинение артистов. При этом часто можно услышать этюдное самочувствие, не всегда в положительном смысле, в зависимости от ситуации.

В репетиционной и учебной работе нет "перерывов" или "антрактов" - всегда паузы. Пауза — содержательный структурный момент, когда накапливаются новые мысли, представления, видения, по додинской терминологии — внутренние тексты. На памяти автора в конце репетиции или урока ни разу не прозвучало "закончили" или "на сегодня всё" и т.п. Вместо этого говорится "на этом прервемся", что, очевидно, можно не комментировать.

Почему-то Додин не любит глагол "уйти" в его буквальном значении, означающем направление движения. Он предпочитает глагол разойтись, видимо, в силу его не такой уж полной завершенности.

В творческой лаборатории Додина сфера слова едва ли не доминирует. Все его основные идеи, намерения, импульсы выражаются преимущественно через слово, всегда оригинальное и выразительное. Шестичасовой монолог — не такая уж большая редкость в биографии Додина, педагога и режиссера. Автору по крайней мере трижды довелось быть свидетелем такой формы общения со студентами и артистами. И все три раза Додину было что сказать.

При этом отношение Додина к слову по меньшей мере двойственно. Он не любит академических терминов в работе. Большинство театральных слов с его точки зрения заплесневело, а иные так субъективно толкуются, что надежнее пользоваться своими собственными. Отсутствие спецтерминологии в общепринятом виде объясняется и одной из личных фобий Додина: страхом оказаться в рабстве у слов на подсознательном уровне. Их беспросветная власть исследовалась в спектаклях "Повелитель мух", "Бесы", "Клаустрофобия", "Чевенгур", отчасти в "Гаудеамусе".

Вообще лингвистический анализ режиссерско-педагогического метода Додина мог бы дать любопытные результаты. Изменения в творческой психологии ощутимы уже на уровне словаря. Вот высказывания пятнадцатилетней давности: "...я уверен: сегодняшнего зрителя нужно надолго и основательно выбить из его привычного течения жизни... Зрителя, который заскочил в театр, надо заставить понять... Для меня сегодня идеал театра — это не тот, который легко укладывается в мое привычное течение жизни, а тот, что вырывает меня из него, ставит под сомнение, требует что-то пересмотреть".

Слав почти что пророческие. И срок исполнился. Надо что-то пересмотреть. Срочно, потому что поступок Шестаковой — острый сигнал к тому, чтобы пересмотреть.

Актеры Додину преданы самозабвенно, по-детски, впитав его пиетет к процессу рождения театра, и отождествляя режиссера с творцом театра.

"- Я сейчас вспоминаю, что перед премьерой "Чайки" в питерском Малом драматическом театре актер Петр Семак получил серьезную травму шеи. Он настоял, чтобы премьеру не откладывали, играл в гипсовом воротнике, потому что не хотел подводить свой театр, своего режиссера...

- Значит, в театре у Льва Додина создана команда и сформированы определенные ценности."

Это не совсем так. Потому что сформированы не ценности, а сверхценности, и если в системе происходит второй страшный сбой — пришло время сверхценности эти менять, иначе — рухнуть всему миру. Как рушится театральное здание Театра Европы на улице Рубинштейна в Санкт-Петербурге: "Мы побывали во многих театральных школах Европы, оттуда к нам обращаются за помощью, за советами, с просьбами о всякого рода стажах и курсах, но мы не можем здесь принять коллег, потому что если я их поведу по нашей лестнице, то их хватит кондрашка. Когда-то эта лестница была не менее безобразна, ее никак не хотели чинить. Но вдруг, на наше счастье, пронесся слух, что приедет тогдашний первый секретарь обкома — кажется, на спектакль "Братья и сестры". Обрадованный директор тут же позвонил в райком партии, прислали бригаду рабочих и всю лестницу обили железом, прикрыв многовековую гниль. Первый секретарь обкома не приехал, но долгие годы лестница выглядела пусть и странно по архитектурным признакам, но, по крайней мере, пристойно. Сегодня все отодрано, и снова многовековая гниль высунулась наружу. Среди всего этого ходим, репетируем. Конечно, никого молодого я туда пустить просто не могу, мне стыдно." - Говорит Лев Додин о здании театра...

Но Додинский театр жив не лестницей, а кулисами — духом кулис, атмосферой, которую создает Додин. Говоря об успехе, он немного лукавит.

" - За рубежом, как, впрочем, и дома, публику влечет встреча с подлинным искусством, — считает Лев Додин. — Никого нельзя заманить и заставить терпеливо высидеть в зрительном зале длительное время (а ведь наш спектакль в трех частях по роману Достоевского "Бесы" длится около 10 часов!), если происходящее на сцене не созвучно с мыслями и переживаниями публики. Актеры с предельной искренностью и страстью делятся размышлениями о современных моральных и духовных проблемах, которые волнуют всех. Считаю, что именно эту искренность и злободневность как раз и ценит зритель, будь то в Париже, Лондоне, Брюсселе, Амстердаме или в Петербурге."

Зритель ценит не искренность, зритель чувствует, как на додинской сцене из артиста вытекает настоящая жизнь, как тратится на него, зрителя, кровь и плоть, и потому театр Додина — настоящий.

"- Чувства художественной растерянности избежать не удается, потому что постоянно находишься в состоянии растерянности перед тем, что хотел бы выразить. Художественная растерянность — неотъемлемое свойство человека, который хотел бы что-то сказать. Когда сказать нечего, тогда немоты нет, слов хватает. А вот когда сказать и понять хочется многое, тебя охватывает немота, которую преодолеть очень трудно. Иногда хочется не раскрывать рта. Но я думаю, это не потому, что отстаешь от ритма сегодняшней жизни. Как от нее можно отстать? Сегодняшняя жизнь бьет тебя по голове своими событиями, унижает своим отношением к культуре. Она делает тебя беззащитным от кого бы то ни было. Она взрывает небоскребы в Нью-Йорке и дома в Москве. От чего ты отстаешь? Ты теряешься от того, что не можешь рассказать историю про небоскреб? Но ты и не должен ее рассказывать. Просто в том спектакле, который ты делаешь, сказываются твои нервы, которые это пережили. Если ты делаешь спектакль своими нервами, то волей-неволей этот небоскреб рухнет и в твоем спектакле. Если ты делаешь спектакль чем-то другим, ты тем более не будешь испытывать никакой растерянности, потому что все рецепты ясны и понятны."

Додинский небоскреб рухнул. Из окна в Париже. Надо теперь, чтобы уцелел мастер. Потому что все жизни актерские в додинском театре, как ниточки, зажаты в его руке. Они без него не могут, не хотят, не умеют. Они решили так сами, и это было последним решением. Или — предпоследним, что — самое страшное.

Автор Андрей Михайлов
Андрей Михайлов — офицер, журналист, собственный корреспондент Правды.Ру в Северо-Западном федеральном округе
Куратор Любовь Степушова
Любовь Александровна Степушова — обозреватель Правды.Ру *