Россия против России, Кавказ против Кавказа

В истории Российской империи — Советского Союза — Российской Федерации, начиная примерно со второй половины XIX века, достаточно четко прослеживается тенденция к противоборству двух "партий" (а точнее, идей): сторонников сильного имперского государства со стремлением к максимальной внешней экспансии и сторонников ослабления центральной власти и максимального личного освобождения человека. Последние, чаще всего находясь в оппозиции, порой желали и радовались любым поражениям собственной страны, считая, что только военные поражения России способны принести в страну демократию. Северо-восточный Кавказ, в частности Дагестан, на протяжении всего этого времени оставался основным раздражителем для обеих "партий", краеугольным камнем, позволяющим определить "кто есть кто".
В современной России отношение к радикальным демократам образца второй половины XIX и конца XX веков остается поразительно различным. Объяснить этот феномен можно только некоторым разрывом в исторической традиции, оставшимся со времен Советского Союза и связанным с двузначным освещением истории. Если на "революционных демократов" XIX века у нас смотрят скорее положительно, прочно усвоив со школьной скамьи, что демократы-дворяне той поры больше радели о бедах России, народа российского, чем "мундиры голубые" и "им преданный народ", вместе взятые. При этом большинство населения и политиков на демократов конца XX, выступающих против войны в Чечне, смотрят как на вероотступников и предателей. Думается, необходимо сложить все части уравнения воедино, признать принцип преемственности исторического процесса и признать единство позиций демократов двух веков.

Почему же именно Кавказ стал раздражителем для российских демократов, стремящихся высказать свое неуважение сильному государству, исповедующему в отношении нерусских народов политику силы? Отчасти ответ лежит на поверхности — вооруженное сопротивление царизму, а затем и режиму Ельцина здесь было наиболее сильным, требуя напряжения силы государства, жертв, а потому — приковывая внимание критиков позиции государственных органов. С другой стороны, ни тогда, ни сейчас Кавказ ничего особого не приносил России, кроме головной боли правителям и человеческих потерь. Кавказ оставался и по сути остается некой почти мифической дорогой куда-то на Восток, неким транзитным путем в далекую "Индию", мостом, утверждение на котором потребно только в том случае, если экспансия будет успешной и далее. Именно это и давало противникам сильной центральной власти повод сомневаться в целесообразности такой борьбы. Ни в XIX, ни в XX веке противники сильного экспансивного государства не понимали, почему нужно нести "барабанное просвещение" куда-то в далекие жаркие страны ценой большой крови русских солдат и закручивания гаек внутри страны.

Цвет российской интеллигенции XIX века с уважением и сочувствием относился к борьбе горцев Кавказа за свое освобождение. Среди них — А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Т.Г. Шевченко, В.Г. Белинский, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, весьма высокочтимые в отечественной исторической науке революционеры-декабристы и т.д. Впрочем, многие из этого числа были возведены в ранг классиков российской культуры в советские времена как раз за "подвиг" неодобрительного отношения к царизму. Кроме того, не следует переоценивать значение отдельных высказываний опальных дворян XIX века для реальной консолидации российского общества по кавказскому вопросу. Население России никогда не протестовало против ведения властью войны на Кавказе, чиновники и генералы были полны решимости и воодушевления, а население южнорусских губерний и казаки, страдавшие от набегов горцев, не только считали карательные меры оправданными, но и поддерживали их вполне сознательно и со рвением. Да и сами опальные декабристы, сосланные на Кавказ, вполне исправно несли здесь службу, и некоторые из них были ранены или погибли в стычках с горцами.

В конце XX века восстановление российской законности в Чечне также сопровождалось ропотом части интеллигенции. Благодаря возросшей роли средств массовой информации и влияния в них оппозиционных настроений складывалось ощущение бесчисленности российских военных потерь во время первой чеченской войны и наличия больших потерь среди гражданских лиц — во времена второй. Российские СМИ часто занимали откровенно антироссийскую позицию. А позиция некоторых наиболее радикальных "демократов", например — С. Ковалева просто поражала воображение непримиримой ненавистью к собственной стране.

Почему же так ненавидели Россию российские же демократы различных эпох и почему они сочувствовали сепаратистам Кавказа?

Нет сомнения, что не любовь к чужим и непонятным порядкам, законам мюридизма и шариата двигала частью политической элиты России. Кавказцев они не понимали, просто заменяя реальные знания о них романтическими представлениями и одухотворенными героическими образами. Эта романтическая "дикость" воспета еще в известном стихотворении А.С. Пушкина "Кавказ":

Так буйную юность законы теснят,
Так дикое племя под властью тоскует,
Как ныне безмолвный
Кавказ негодует,
Как чуждые силы его тяготят.

По сути ненависть российских демократов вызывал лишь сам российский строй, сильная государственность, мобилизация всех сил государства на внешнюю экспансию.

Огромная территория, редкое население, вечная опасность на внешних границах сами собой предопределяют в России существование сильного и воинственного государства, всегда нацеленного на борьбу, не считаясь с потерями и логикой. Молодежи, часто из числа "золотой", из семей, принадлежащих к элите, этот самобытный российский строй, возникающий под влиянием объективных внешних обстоятельств, кажется тираническим, жестоким, несправедливым. Ни в XIX ни в XX веке молодые и хорошо образованные оппозиционеры не желали рассуждать о величии России, отмечая лишь дорогую цену этого величия, бесцельность борьбы за него, напряжение всех сил общества и, наконец, сопутствующий этой мобилизации рост идеологического гнета, цензуры и прочих прелестей военного времени. Так, А.И. Герцен писал: "Журналы, литература не имели никакого политического значения при тогдашней цензуре. Общество, сильно падшее, оставалось равнодушным, хотя и было меньшинство, воспитанное под западным влиянием и ненавидящее Николая за бесцеремонность его деспотизма, — оно радовалось неудачам Дибича и глупостям Паскевича".

Одним из инструментов идеологического противостояния в России стало опубликование искаженных представлений о счете потерь на Кавказе с целью воздействовать на общественное мнение и тем склонить его к своей точке зрения. Так, предположение о том, что в год убыль в русских войсках Кавказского корпуса составляла до двухсот тысяч человек, — предположение абсолютно абсурдное и нелепое с точки зрения нормальной здравой логики — нашло почитателей и даже перекочевало в труды последующих дагестанских историков, которым льстило читать о "миллионных" потерях на Кавказе русской армии у "классика", каким принято считать Герцена. Удивительно, но современные историки оказались не в состоянии распознать "залпы" идеологической войны. Как не в состоянии оказались они распознать очевидный факт, что не "за горцев" выступали русские демократы, но — против внешней экспансии и против казарменного духа в самой России.

Действительно, то, что было принято считать подвигом в понимании властей и народа, демократы считали преступлением. Они с затаенной радостью воспринимали поражения центральной власти и даже радовались гибели множества соотечественников. Им казалось, что поражения эти что-то изменят внутри страны. Но при этом не любовь к горцам, которых они не до конца понимали, как не до конца понимали российские дворяне даже своего, русского мужика, двигала ими в тех случаях, когда благожелательно они говорили о горцах.

Есть, однако, вещи, которых демократы прошедших веков не понимали ни теперь, ни раньше. Прежде всего — это желание и объективная заинтересованность самих дагестанцев в сохранении в составе России. Как правило, российские оппозиционеры говорят о самодержавии, о полках, о пушках, о разрушениях и абсолютно не замечают, что наравне, если не впереди русских войск против сепаратистов выступали сами дагестанцы. В 1999 году демократические СМИ, в том числе НТВ, первоначально "не обратили внимания" на то, что основную тяжесть позиционной войны с отрядами Басаева, вторгнувшегося из Чечни в Дагестан, вынесли на себе дагестанские ополченцы. Дагестанские ополченцы XX века и горская милиция XIX века никак не вписываются в теоретические построения демократов, что еще раз подтверждает простую истину — эти построения не имеют отношения к судьбе горцев вообще, горцы в них выступают лишь бесправным объектом, на который сделана чья-то ставка. Фактически речь идет исключительно об идеологической войне в самой России. Эта идеологическая война, видимо, вечна, в отличие от простых смертных. Суть этой войны в вечном противоречии, объективных условиях, требующих существования сильной и ориентированной на внешнюю экспансию власти в России, всего Российского государства и части политической элиты, ориентированной на Запад (Европу), попавших под влияние индивидуализма, а потому ненавидящих коллективизм и его форму — само государство. Эти люди ни при каких обстоятельствах не готовы признать достаточно очевидный факт — в силу своих размеров, природных богатств Россия или должна быть мощной, самодостаточной или — не быть вовсе.

Вообще, говоря о войнах на Кавказе, всегда следует помнить не только о двух противоборствующих сторонах: горцах и центральной российской власти. Нужно помнить и о двух одновременно идущих войнах. В России одновременно с Кавказской войной шла идеологическая война, в которой успехи и неуспехи в войне на Кавказе были чрезвычайно важным аргументом во внутриполитической борьбе. Внутреннее положение в России находилось во все более тесной зависимости от положения дел на Кавказе.

На самом Кавказе в периоды вооруженного противостояния России и горцев также фактически шла гражданская война. Союзниками русских войск выступали местные милиция и ополчение, которые играли очень важную роль в подкреплении позиций России, а в некоторых случаях, как, например, во время восстания 1877 года, играли ключевую роль. Ведь если Россия в принципе может безболезненно отказаться от присутствия на Кавказе, то далеко не все народы на Кавказе пока могут позволить себе самостоятельность. Сегодня, как и ранее, благополучие элит, большей части народа, экономика, социальная сфера, стабильность в обществе для кавказских народов напрямую зависят от нахождения в составе России. Попытаться изменить эту ситуацию — значит покушаться на благополучие большого числа людей, что не может не вызвать противодействие. Конечно, многими из союзников России на Кавказе двигал личный интерес, но нельзя и не отметить осознание многими из них стратегических интересов Кавказа от нахождения в составе России, совпадения их частных интересов с интересами общества.

Одной из основных проблем отечественной историографии является некоторая "разорванность" истории, когда сходные процессы толкуются абсолютно по-разному. Такое неоднозначное отношение в политической публицистике и даже в исторической науке чувствуется во многом, однако из собственно научной эта проблема постоянно становится политической. Думается, давно пришло время ревизии учебных программ, содержания учебников и просто издаваемых на государственные деньги книг или фильмов. Противоестественно, что "классиками" отечественной культуры выставляются люди, чьей единственной заслугой перед отечественной культурой была критика царизма, а по сути — сильного Российского государства. И недопустимо на государственные деньги учить детей ненависти к своей стране, ненависти к Российскому государству. Культура иная, альтернативная, конечно, может существовать, но для этого ей следует изыскивать и альтернативные источники финансирования.

Сергей Исрапилов
Дагестанская правда